легкомысленный дилетант
2 дня в Вене прошли как будто в забвении, молчании и отчаянии под неторопливый альбом робота коха и челси вульф в условиях беспощсдного солнца. Единственное яркое впечатление – это внезапно прошедшая мимо лежащей на скамейке в парке замка шенбрун меня лиса, минут через двадцать, кажетсЯ, после того, как я прочитала отрывок из книги одиночеств про повадки лисы.
Прага была интереснее (спасибо tetrodonic acid, бодрее, роднее, под last day of summer родной же группы зе кьюр, с чтением урывками рубена гальего. Я ходила, много думала, сидела на староместской площади и писала себе заметки, надеясь не забыть свои выводы о себе. Прага попрощалась дождем, вишневым тортиком и гей-парадом. Внезапно стали важны всякие мелочи.
В Праге же я озаботилась поисками чтения, ибо сборник статей об исламе в России и Европе оказался ужасно сонным и никаких гениальных мыслей не навевал: во имя Венгрии был скачан Имре Кертес и «качели дыхания» Герты Мюллер.
Я приехала ночью в Будапешт, охуела от красот, да так бы тут и осталась – на краю еврейского квартала с подозрительными пабами вокруг, обедая в ресторанах на 100 рублей, умиляясь постелям бомжей на крыльце зданий, щупая внезапные скульптуры и блуждая среди улиц как будто Вавилона. Наушники оказались утеряны еще в Праге, поэтому я только иногда слушала I say fever, иногда продиралась сквозь дебри текста о депортированном румынском (!) немце, о его ангеле голода, вшах и проволоке Минковского. Сегодня я медитировала на лужайке неподалеку от Лечебной купальни Сечени, чтобы было не грустно, но хуй там!
И вот надо ехать уже в Сербию, а я сижу и сушу феном шмотки и пытаюсь собрать разрозненные впечатления от деталек, которые когда-нибудь потом непременно покажутся пошлыми кому-нибудь, хоть бы и мне.
Прага была интереснее (спасибо tetrodonic acid, бодрее, роднее, под last day of summer родной же группы зе кьюр, с чтением урывками рубена гальего. Я ходила, много думала, сидела на староместской площади и писала себе заметки, надеясь не забыть свои выводы о себе. Прага попрощалась дождем, вишневым тортиком и гей-парадом. Внезапно стали важны всякие мелочи.
В Праге же я озаботилась поисками чтения, ибо сборник статей об исламе в России и Европе оказался ужасно сонным и никаких гениальных мыслей не навевал: во имя Венгрии был скачан Имре Кертес и «качели дыхания» Герты Мюллер.
Я приехала ночью в Будапешт, охуела от красот, да так бы тут и осталась – на краю еврейского квартала с подозрительными пабами вокруг, обедая в ресторанах на 100 рублей, умиляясь постелям бомжей на крыльце зданий, щупая внезапные скульптуры и блуждая среди улиц как будто Вавилона. Наушники оказались утеряны еще в Праге, поэтому я только иногда слушала I say fever, иногда продиралась сквозь дебри текста о депортированном румынском (!) немце, о его ангеле голода, вшах и проволоке Минковского. Сегодня я медитировала на лужайке неподалеку от Лечебной купальни Сечени, чтобы было не грустно, но хуй там!
И вот надо ехать уже в Сербию, а я сижу и сушу феном шмотки и пытаюсь собрать разрозненные впечатления от деталек, которые когда-нибудь потом непременно покажутся пошлыми кому-нибудь, хоть бы и мне.